Герман Хан: Сделка с «Роснефтью» больше всего беспокоит менеджеров высшего звена ТНК-ВР

В ближайшее время нефтяная компания ТНК-ВР будет поглощена государственной «Роснефтью» — российский консорциум AAR и британская ВР продадут ей свои доли. За девять лет работы на рынке акционерам удалось создать третью по величине нефтяную компанию со стабильным ростом добычи, приносящую владельцам самые высокие дивиденды в отрасли. О том, почему консорциум согласился на сделку с «Роснефтью», планах на будущее, а также каким он видит существование ТНК-ВР под управлением нового собственника, в интервью спецкорреспонденту РБК daily ГАЛИНЕ СТАРИНСКОЙ рассказал совладелец, исполнительный директор ТНК-ВР ГЕРМАН ХАН.

ВОВРЕМЯ ВЫЙТИ ИЗ БИЗНЕСА

— Почему вы решили продать свою долю «Роснефти»?
— Потому что «Роснефть» выкупает 50-процентную долю ВР в компании и потому что они рассмотрели наше предложение и дали справедливую цену.

— Вы считаете, что 28 млрд долл. — это справедливая цена?
— Да.

— Но год назад у вас была возможность продать за 32 млрд долларов...
— История не знает сослагательного наклонения. Сложно оценивать возможности, которые не были реализованы. Мы считаем, что в той конфигурации у нас такой возможности не было, иначе мы бы ее реализовали. Сейчас рынок поменялся, и сейчас цена вполне справедливая.

— Складывается ощущение, что вы уступили «Роснефти». Это так?
— Это же не футбол — это бизнес. Есть цена. Если цена устраивает и условия устраивают, то возникает сделка. И вряд ли здесь можно говорить о том, что кто-то кому-то уступил.

— На долю ААR были или, может, есть другие претенденты?
— Нет. Мы ни с кем, кроме «Роснефти», переговоры не вели.

— ВР знала, что будете продавать «Роснефти»?
— Не могу комментировать.

— Какой вы видите схему финансирования сделки с «Роснефтью»? Рассматриваете ли вариант обмена на акции госкомпании? Почему акционеры ТНК-ВР отказались от дивидендов за первое полугодие в пользу «Роснефти»?
— Все, что касается условий сделки, — цена, дивиденды — это части одного процесса, который я комментировать не могу. У нас есть соглашение о конфиденциальности.

— На какой стадии находятся переговоры российских акционеров с «Роснефтью»?
— На продвинутой.

— ТНК-ВР сейчас находится на стадии продажи. Как это сказывается на работе компании и на настроениях менеджмента?
— Безусловно, это сказывается на настроениях менеджмента. В основном людей волнуют вопросы будущего, перспективы: что будет происходить с компанией, какой будет компенсационный пакет и прочее. Главным образом это беспокоит менеджеров высокого звена. Мы проводим мероприятия, работу для снижения уровня нервозности и удержания персонала. В компании создана специальная горячая линия, куда любой сотрудник может позвонить и задать вопросы. Эти вопросы систематизируются, обрабатываются, и через систему внутренней коммуникации люди получают информацию, которая их интересует.

Наши руководители, работая со своими коллективами, также проводят соответствующие встречи. Я лично участвую в процессе. В ноябре мы планируем провести телемост со всеми трудовыми коллективами в режиме видеоконференции, посвятив его вопросам, связанным с планируемой сделкой и поддержанием нормального рабочего климата в компании.

В первые две недели после объявления о сделке, когда пресса была забита информацией, уровень беспокойства сотрудников резко вырос. Сейчас мы наблюдаем спад интереса к теме — количество вопросов существенно сократилось. Эта история перестала быть новостью, люди нашли для себя какие-то поведенческие алгоритмы, живут и работают.

— Сотрудники увольняются?
— Увольнений, связанных непосредственно со сделкой, не было. Но я думаю, что у нас будет несколько уходов. Конечно, есть люди, которые размышляли по поводу возможной смены работодателя. Сделка с «Роснефтью» послужила для них катализатором и ускорила процесс. Но мы к этому нормально относимся. Все равно эти люди покинули бы компанию.

— Уходит в основном топ-менеджмент?
— Безусловно. Обычно наиболее чувствительным к такого рода изменениям является топ-менеджмент. Тех, кто работает в поле, на земле, это в меньшей степени коснется.

— Каким вы видите существование ТНК-ВР, работу ее активов после того, как завершится сделка?
— Для любой компании, которая приобретает какие-то активы, и «Роснефть» в этом плане не исключение, целью является получение дополнительного эффекта. И, наверное, у «Роснефти» есть определенные планы в отношении того, каким образом они будут управлять активами. Вероятно, они будут пересматривать свой суммарный портфель активов, смотреть на вновь созданную компанию, на ее конфигурацию и принимать соответствующие решения.
Процесс переформатирования активов займет определенное время. Сегодня мы считаем себя вполне хорошо отстроенной и эффективно работающей организацией. И я думаю, что одной из первых задач для «Роснефти» в рамках осуществляемой сделки будет сохранить тот уровень эффективности, которого мы добились.

— То есть ТНК-ВР лучше оставить как самостоятельно существующую компанию?
— Нет, я так не говорю. Я говорю, что портфель активов совместной компании каким-то образом изменится, и его необходимо будет приоритезировать. Какая-то часть активов — основная, какая-то часть — хвостовая, из каких-то «Роснефть» захочет выйти. На то, чтобы все переосмыслить и переформатировать, уйдет время. На начальном этапе задача заключается в том, чтобы не сломать, не испортить существующую конструкцию, которая и обеспечивает эффективность компании. ТНК-ВР живет в своем темпе, режиме, у нее есть отлаженные процессы, которые и определяют качество и уровень эффективности.

— ТНК-ВР ввела для рынка много принципиально новых процедур, новых подходов. Они показали свою эффективность. Вы думаете, они будут востребованы в дальнейшем? Или это решать уже новому собственнику?
— Пока менеджмент управляет компанией, он исходит из тех принципов и стандартов, которые были выработаны, в том числе в отношении взаимодействия с третьими лицами, с подрядчиками. После смены собственника, безусловно, новый собственник определится с тем, насколько наши существующие правила и стандарты будут приемлемы для него. Но, думаю, подавляющее большинство того, что было сделано, наверняка будет востребовано.

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ТНК-ВР

— Вам не жалко расставаться с бизнесом, который создавали почти 15 лет?
— Слово «жалко» — это не совсем правильное. С одной стороны, существует определенная команда людей, единомышленников, нацеленных на эффективную результативную работу. С другой стороны, у меня есть абсолютно четкое мнение в отношении того, что операционный менеджмент имеет определенные временные рамки. Конечно, бывают какие-то исключения из правил, и есть примеры, когда люди управляют компаниями длительный период времени. Но в целом определенного рода смена декораций, ротация и приход новых менеджеров идут на пользу организации. Поэтому я в любом случае планировал бы какие-то изменения в отношении своего персонального пребывания в компании. Я каких-то резко негативных ощущений, связанных с тем, что нужно будет покинуть компанию или уйти из кабинета, не испытываю. Это не игрушка — это работающий механизм. Главная задача любого управленца — передать этот механизм в хорошем состоянии, в хорошем качестве. Я планирую это сделать тогда, когда потребуют обстоятельства.

— Недавно Игорь Сечин заявил на встрече с инвесторами в Лондоне, что для него «Роснефть» — то же, что для ребенка любимая игрушка, плюшевый мишка, которого ребенок никому никогда не отдаст. Что для вас ТНК-ВР, с чем бы вы сравнили компанию в вашей жизни?
— У меня нет таких сравнений, я не настолько образен и поэтичен. Мы, как команда, видели эту компанию в разной форме. На мой взгляд, наибольшая ценность или наибольшее достижение помимо материальных аспектов — это опыт по строительству, управлению изменениями, который нами накоплен. Думаю, что если появится возможность этот опыт реализовать еще в какой-то бизнес-сфере, то это будет интересно и здорово.

— Когда вы создавали свой бизнес в 2003 году вместе с ВР, то видели завершение своего участия в ТНК-ВР именно таким? Какие тогда были планы, то, что будет через 20 лет?
— Да ничего мы не планировали. Тогда были одни побудительные мотивы, сейчас другие. Дело в том, что такого рода вещи — «Мы выйдем в таком-то году» — вряд ли планируются. Есть масса обстоятельств, конъюнктуры бизнеса. Но в целом мы предполагали, что когда-то мы из этого бизнеса уйдем, так же как и из любого другого.

— Планируете дальше заниматься нефтяным бизнесом?
— Почему только нефтяным? Наш опыт универсален.

— Уже есть планы?
— Идеи есть.

— Какие? Решили уже, куда будете инвестировать средства, полученные от сделки?
— Сейчас не расскажу. Пока рано.

— Все партнеры по консорциуму AAR единогласно решили продать свои доли «Роснефти»?
— Все.

СЕЙЧАС УЖЕ НЕ 1990-Е ГОДЫ

— Вы начали создавать неф­тяной бизнес в 1990-е годы. Говорят, в этом вам помогло покровительство многих людей, в том числе председателя Госкомимущества Альфреда Коха, который утвердил дополнительные условия конкурса по продаже ТНК. Сейчас начинать нефтяной бизнес и вообще любой бизнес сложнее, чем в 1990-е годы?
— Наверное, да, потому что 1990-е годы были временем перемен и изменений. Открылось окно возможностей. Сейчас бизнесом можно заниматься, и наверняка масса людей им занимаются успешно или менее успешно. Но ситуация в целом стабильнее. Когда ты стартуешь с нулевой отметки, то за относительно короткий период времени достигаешь высоких показателей. Это если говорить об истории успеха. Сейчас, мне кажется, таких возможностей поменьше, хотя есть выдающиеся результаты.

— Что тогда сегодня нужно? Поддержка со стороны влиятельных людей или еще что-то?
— Нет, в первую очередь дело не в поддержке. Поддержка — это вещь вторичная. Это уже следствие. Талант нужен и удача. Вот две составляющие.

— Когда вы начинали нефтяной бизнес, вы немного о нем знали. Сейчас можете сказать, что вы нефтяник, обладающий необходимым опытом и знанием своего дела?
— Во-первых, я, несмотря на то что давно в нефтяном бизнесе, себя нефтяником не считаю. Мне кажется, что нефтяники — это люди с правильным профильным образованием, которые хорошо и глубоко понимают все нюансы и особенности процесса: и добычи, и переработки — они накапливают этот опыт во времени. Очень важно иметь правильную базу, на которую все новые знания ложатся. У меня, к сожалению, такой базы нет. Я, конечно, за 20 лет прослушал разные курсы и, общаясь с профессиональными людьми, получил определенный набор знаний и ориентируюсь в определенных вопросах. Но я не являюсь профессионалом, именно профессионалом-нефтяником. Я управленец. И моя задача в первую очередь заключается в том, чтобы формировать команду, создавать определенные предпосылки для эффективной работы этой команды и по возможности не мешать им профессионально делать свое дело. Заниматься таким макроменеджментом. Не микро, а макро. Это обо мне.

— Недавно ТНК-ВР отчиталась по итогам девяти месяцев, и общий объем добычи вырос на 2,8%. Какие у вас прогнозы по итогам этого года?
— Мы идем с выполнением нашего бизнес-плана. Все прогнозы, которые были заявлены, выполнены. По целому ряду направлений в регионах мы даже перевыполняем бизнес-план. У нас есть проблемная точка — это одно из наших оренбургских предприятий «Сорочинскнефть», на котором есть существенное отставание от намеченного. Связано это с техническими проблемами, с качеством коллектора. Технические специалисты работают над тем, чтобы четко идентифицировать эти проблемы и планирование следующего года сделать более реалистичным. Компания работает в обычном режиме.

— Ожидается, что скоро состоится заседание совета директоров TNK-BP Ltd. Какие вопросы будут обсуждаться?
— Рабочие вопросы. Бизнес-план и проекты, которые мы планируем реализовывать.

— До конца этого года государство планирует продать три крупных месторождения — Имилорское, Лодочное, им. Шпильмана. ТНК-ВР уже приняла решение об участии в аукционах?
— Мы находимся в процессе, проходим через внутренние корпоративные процедуры. Каждое из этих месторождений, проектов по величине относится к компетенции совета директоров, поэтому будем готовить соответствующие материалы и выносить их на совет в ноябре для получения одобрения. Первый аукцион по Лодочному месторождению должен быть 11 декабря, и к этому моменту нам нужно получить все необходимые решения.

— С нового года должна заработать новая схема управления «Славнефтью». Сейчас компании-партнеры — ТНК-ВР и «Газпром нефть» — обсуждают дальнейшую судьбу компании, может быть, раздел?
— Нет, мы сейчас не находимся ни в каких переговорах об изменении наших корпоративных прав или долей. Речь идет о чисто управленческом решении — повышении эффективности и снижении расходов. За время управления «Славнефтью» мы хорошо изучили эти активы. Сейчас видим достаточно ресурсов внутри и ТНК-ВР, и «Газпром нефти» для перехода к более прямой системе управления компанией, минимизировав расходы на корпоративный центр самой «Славнефти», которая как корпорация продолжит существовать, выпускать отчетность, управлять дивидендным потоком. Непосредственно управление активами будет осуществляться через советы директоров дочерних обществ компании и при непосредственном участии и влиянии экспертов со стороны компаний-акционеров.

БУДУЩЕЕ ОТРАСЛИ — НЕ ТОЛЬКО ШЕЛЬФ

— После заявлений о поглощении ТНК-ВР «Роснефтью» многие стали говорить о деприватизации нефтяной отрасли. Госкомпания станет, по сути, монополистом во всех секторах отрасли от добычи до розничной сети. Как вы считаете, усиление госкомпаний в секторе — неизбежный путь российской нефтегазовой отрасли?
— В нефтяном бизнесе нужно размышлять в более широком временном тренде и более широком временном пространстве. Если посмотреть на историю многих стран — и США, и европейских, и арабских, — нефтяной бизнес везде является зоной особого влияния государства, будь то частные компании или государственные. Это связано и с вопросами мирового позиционирования страны, и с вопросами энергетической безопасности, как в локальном отношении, так и в глобальном. Нефтяной бизнес всегда поддерживается или поддерживает большую политику, поэтому роль и влияние государства на этот сегмент экономики всегда были и будут высокими. В разных странах это влияние осуществляется по-разному. Где-то прямой тренд через госкорпорации, где-то — более мягкий, я имею в виду с точки зрения формы, тренд через налоги, через государственные институты надзорные, законодательные. Мне кажется, что Россия нащупала свой путь. И как обычно бывает, определенного рода обстоятельства влияют на этот путь. Сегодня однозначно говорить, по тому ли пути пойдет Россия, будет ли приватизация и в какие сроки, или будет доминировать усиление роли государства в этом секторе, и опять же в какие сроки, говорить сложно. Если посмотреть на прессу, посмотреть на высказывания аналитиков в отношении и фактора сделки, и в целом того, что происходит в неф­тегазовом секторе, то прогнозы диаметрально противоположные.

— Может, государству все-таки нужно немного ослабить влияние на нефтяной сектор? Даже в части доступа к шельфу...
— Находясь сегодня в качестве руководителя частной компании, безусловно, я считаю, что ослабление роли государства — это правильная тенденция. Но я не уверен в том, как я рассуждал бы, находясь в качестве высокопоставленного госчиновника, способного на эти процессы каким-то образом влиять. Здесь очень важным элементом является место рассмотрения, точка, в которой ты находишься.

— Как в таких условиях работать частным компаниям, в каких направлениях развиваться? Ведь скоро будут проданы последние крупные нефтяные месторождения. Куда им дальше идти, за границу?
— В отношении ресурсной базы в России на сегодняшний день присутствует огромный ресурсный потенциал. Некоторые изменения в налоговой политике государства, то есть ослабление налогового давления, будут существенным образом влиять на расширение дополнительной ресурсной базы. Кроме того, повышение эффективности — это огромный потенциал, который еще предстоит раскрыть в полной мере. Действительно компаниям надо становиться более интернациональными, диверсифицируя страновые риски и получая доступ к другим возможностям. Надо пройти путь развития крупных международных игроков, которые тоже когда-то начинали как национальные компании. Здесь, мне кажется, путь вполне понятен и предопределен.

— Какие страны могут быть интересны для нефтяников в первую очередь?
— Это и Юго-Восточная Азия, и Центральная Америка. Кто, где и как договорится, и кто какую стратегию развития для себя выберет.

— Все крупные российские неф­тяные компании занялись добычей трудноизвлекаемой нефти. ТНК-ВР и Schlumberger недавно подписали соглашение о совместной реализации такого проекта в Западной Сибири. Но экономическая эффективность всех этих проектов не доказана. Почему компании идут в такие проекты?
— Изменение налоговых режимов, создание благоприятных экономических условий позволят вовлекать новые сложноизвлекаемые запасы. Сегодня они называются трудноизвлекаемыми, завтра по мере развития технологий и правильной экономики они станут обычными запасами. Я думаю, что шельф, особенно арктический шельф, не менее сложен в эксплуатации, в освоении, чем трудноизвлекаемые запасы. Не факт, что с изменением налоговых режимов приоритетность по извлечению запасов будет оставаться той, которая есть сегодня.

Шельф — это интересная, перспективная история. На мой взгляд, это 20-летняя перспектива. Непонятно, как будет работать экономика в этом плане. Мы видим то же Штокмановское месторождение. Почему оно не осваивается? Потому что пока не могут экономически обосновать целесообразность этих многомиллиардных вложений. Какая будет складываться конъюнктура к моменту возможного реального физического освоения? Что будет происходить? Какая будет тенденция, связанная со сланцевой нефтью? Сегодня можно строить много разных прогнозов, но оценить их с высокой долей вероятности достаточно сложно. Я бы сказал, невозможно.

— То есть добыча трудноизвлекаемой нефти, на ваш взгляд, более перспективна, чем добыча на шельфе?
— Я так не сказал бы. Окно возможностей откроется, и возможность выбора, безусловно, будет. На вопрос, есть ли чем заниматься в России, ответ простой: есть, и достаточно много интересных возможностей.